(no subject)

Приснился мне, помимо прочего, художник-дизайнер. В его квартире-галерее он продавал кучу разных штук, но особенно популярны были платья. Каждое платье находилось в отдельной комнате, в отдельной обстановке. То ли платье под комнату, то ли комната под платье. Был классический красный узорчатый ковер, будто вставленный в ковер с узором из желтых, зеленых, синих, красных пятен-потеков. В одной из комнат были такие стены (да-да, вот и первые признаки шизы). Было много интересных поделок, плетенок, ручек, корзинок, веретено в углу стояло..

Потом так как-то оказалось, что всю эту квартиру художник снимает у одной бабки, под взглядом которой все искусство исчезает, разваливается или, не потерпев особых изменений, вдруг кажется ерундой и чушью. Я думаю, каждый встречал таких людей. Стоит им бросить взгляд, и.. Откуда у них такая сила?

Галерея после бабки стала складом с кучей всяких глупых ковриков, и ощущением какой-то болезненности. Но мне и моим спутникам все равно нравилось. Мы художника уверяли, что все просто отлично. И что такое еще поискать. Убедили, потому что комнаты в глубине галереи стали приобретать прошлый вид. И бабка от туда вдруг вышла хотя все еще строгой, но помолодевшей и с улыбкой.

А нам пришлось уйти быстрее, потому что нам действительно и хлам понравился, и тогда бы он там остался навсегда. Мне хотелось с собой забрать пледик один, но никогда не получается.

Еще очень захотелось (во сне), что бы у художника стало получаться почти как у бабки - только он будет на вот таких вот ворчунов смотреть, и те вдруг будут молодеть и улыбаться. Ведь у того, что он делает, уже получается.

Потом снился один писатель, почему-то живший на ветке, возле огромного дома-дупла. Он нашел свои старые записи, очень ему когда-то нравившиеся, и понял, что они очень слабые. И очень расстроился. Вроде как для писателя он-пишущий-сейчас и он-пишущий-тогда бы неотделим. И стало страшно, что в прошлом его уже нет, и что и его-сейчас тоже может не стать. Так вот, за этим писателем откуда-то будто с дерева наблюдала его же бессмертная часть. Ей очень хотелось писателя как-бы замотать в себя, как в теплую и добрую сахарную вату. Паника писателя отравляла бессмертную часть, ей хотелось ему показать, что он-прошлый не умер, а стал этим одеялом, этим светом. И паника-сейчас блокировала возможность получить снова ту радость или даже радость-тогда.

Такие вот сны.